Эксперты, работающие над «программой Кудрина», рассказали о больших вызовах для образования

Большие вызовы для образования

В 2016 году по поручению президента к подготовке стратегий средне- и долгосрочного развития страны приступили Центр стратегических разработок (ЦСР), возглавляемый экс-министром финансов РФ А. Кудриным, и Институт экономики роста им. Столыпина П.А., главой наблюдательного совета которого является Уполномоченный при Президенте РФ по защите прав предпринимателей, сопредседатель объединения «Деловая Россия» Б. Титов. Сообщалось, что к лету 2017 года «программа Кудрина» и «программа Титова» – так подготовленные предложения называют сегодня российские СМИ – будут представлены главе государства, а к осени 2017 года должно быть сформировано окончательное решение, по каким предложенным в программах «рецептам» стране, по-видимому, и предстоит развиваться в предстоящее десятилетие. Правда, многие эксперты уже сейчас отмечают, что программы во многом сходятся. По крайней мере, в каждой из них констатируется, что непринятие необходимых мер грозит стране фатальным технологическим отставанием, а «развитие человеческого капитала» и, в частности, системы отечественного образования обозначены в качестве главных приоритетов развития. Более того, представители и эксперты ЦСР даже подчеркивают, что именно «количество и качество человеческого капитала» должны стать главным фактором экономического роста России.

Ефим РАЧЕВСКИЙ, директор Центра образования «Царицыно» (№ 548) г. Москвы: – Было сказано о том, что для изменения системы образования нужно пятнадцать-семнадцать лет. Но практика Москвы показывает, что это не так. У нас за пять-шесть лет произошли действительно серьезные изменения. И дело здесь не столько в благоприятных обстоятельствах административного характера, сколько в изменении цивилизационных особенностей: сейчас все развивается с колоссальным ускорением – другая информационная среда, другие скорости… Я тоже раньше придерживался мнения, что не менее пятнадцати лет нужно. Нет, все происходит намного быстрее.

Предварительные итоги работы большой группы экспертов, ответственных за разработку образовательного направления «программы Кудрина», были презентованы на ежегодной XVIII Апрельской международной научной конференции НИУ ВШЭ в рамках специальной сессии «Развилки и перспективы развития российского образования». Представляем читателям некоторые ключевые тезисы основного доклада сессии, с которым выступил научный руководитель Института образования НИУ ВШЭ И. Фрумин, а также комментарии и мнения других участников встречи.

Решающий ресурс

Мир – и Россия не исключение – входит в период «новой экономической реальности», обусловленной грядущей сменой технологических укладов. Это утверждение стало уже общим местом всякой дискуссии, собирающей авторитетных экспертов в какой бы то ни было области и на какой бы то ни было мировой площадке. Этот процесс, причем происходящий с ускорением, неизбежно ставит любую крупную страну в ситуацию интенсивного поиска, чтобы в этой новой реальности найти свое достойное место. А для России, раз уж она ставит для себя амбициозную цель вхождения в группу самых развитых стран мира, проблема такого поиска становится сверхактуальной. Сравнительная статистика эту сверхактуальность подчеркивает еще более наглядно и очевидно: если ВВП России за последние двадцать шесть лет вырос на 13 %, то мировой за тот же период – на 148 %. Если в 2016 году средний рост ВВП по всем странам составил 3,2 %, в РФ он даже снизился на 0,2 %. И если все оставить «как есть», ничего не меняя, то этот инерционный сценарий развития позволит к 2035 году увеличить экономику России в полтора раза. Но за это же время мировая вырастет в четыре. (Сравнения даются по отношению к 1990 году.) Кстати, эти данные взяты нами из презентации «программы Титова» (с нею можно ознакомиться на официальном сайте Института экономики роста им. Столыпина П.А.), и вряд ли экономические прогнозы и оценки экспертов ЦСР сильно разнятся с оценками коллег из Столыпинского клуба.

Ярослав КУЗЬМИНОВ, ректор НИУ ВШЭ: – Я бы выделил две проблемы. Первая: у нас сегодня более 60% выпускников техникумов и 40% выпускников вузов не собираются работать по избранной специальности. И вторая проблема – мы отстаем в два раза по доле ВВП, которая идет на финансирование высшего образования, по сравнению со странами-конкурентами… Как это сказывается на высшей школе? Здесь тоже можно выделить два ключевых вызова: это отсутствие в вузах науки и низкая, неадекватная заработная плата, не позволяющая вузу удержать перспективного способного сотрудника. Мне кажется, что даже исследовательские университеты, в которые вкладываются дополнительные бюджетные деньги, вырастив сильного ученого, находятся в сильном риске его потери, поскольку зарубежные вузы предлагают зарплату как минимум вдвое большую.

Новый технологический уклад будет основываться на «экономике знаний», соответственно, человеческий капитал станет «решающим ресурсом и главным продуктом экономики XXI века». Это базовая позиция, из которой исходит разработанная ЦСР стратегия. Следовательно, развитие системы образования, высшей школы становится одним из ключевых факторов конкурентоспособности страны. Отсюда возникает несколько вопросов, которые, по мнению докладчика и его коллег по рабочей группе Центра стратегических разработок, лежат в основе стратегических вызовов, встающих сегодня перед системой российского образования. Вопросы следующие: как увеличить вклад образования в экономический рост и технологическую модернизацию России? какие у образования имеются механизмы для повышения социальной мобильности и социально-экономической устойчивости страны? наконец, что может сделать образование для увеличения глобального влияния России в мире? От адекватных ответов, по большому счету, и будет зависеть, на каких позициях окажется Россия в 2035 году. Кстати, такой временной предел в данном контексте обозначен неслучайно, поскольку, как отметил модератор дискуссии ректор НИУ ВШЭ Я. Кузьминов, инвестиции в образование дадут эффект через пятнадцать-двадцать лет. Но зато «этот эффект может быть фундаментальным».

«Обучающееся общество»

Однако, прежде чем куда-то двигаться, необходимо понять, на каком фундаменте мы можем строить следующие шаги, – предварил свое выступление Исак Фрумин. Вывод экспертов ЦСР, проанализировавших большой объем различных показателей, звучит довольно оптимистично: система российского образования по ряду позиций остается одной из лучших в мире. Так, Россия устойчиво входит в первую «тройку» стран по уровню населения (в возрастной группе от 25 до 34 лет) с высшим образованием, значительно опережая по аналогичному показателю страны ОЭСР: в РФ – 70 %, средний «балл» ОЭСР – 50 %. Хотя секрет стабильно высокой востребованности у россиян высшего образования довольно прост:

– Можно сколько угодно говорить, что российской экономике не хватает рабочих кадров, но факт состоит в том, что премия на высшее образование у нас одна из самых высоких в Европе. Она составляет 60 %. Это разница в средней зарплате между выпускниками СПО и вузов, – заметил докладчик.

Далее. Россия входит в группу стран-лидеров по показателю «Средняя ожидаемая продолжительность обучения в течение предстоящей жизни для детей в возрасте 6 лет». Прогнозируется, что сегодняшние маленькие россияне, которым исполнилось 6 лет, будут учиться в среднем примерно шестнадцать лет. По этому показателю мы находимся примерно на одном уровне с Канадой, Японией, Австрией, Польшей (первое место в этой позиции занимает Австралия – 20,2 года). Высокие значения этого показателя – признак «обучающегося общества», как расшифровывают эти данные эксперты в области образования.

В последние годы Россия показала заметный рост и по охвату дошкольным образованием детей от 1 года до 6 лет: за пятнадцать лет, с 2000 по 2015 годы, этот уровень вырос с 55 % до 65,2 % в среднем по стране (в городах – 73,3 %). Растет и охват детей дополнительным образованием: с 45,5 % в 2006 году до 68 % в 2015 году.

– Надо сказать, что это уникальная характеристика отечественной системы образования, и нам кажется, что это важнейший ресурс для ее «прыжка», – прокомментировал И. Фрумин. – Эта система гибкая, поскольку построена на инициативе самих семей. Поэтому тут мы имеем все шансы добиться реализации задачи, поставленной в одном из майских указов, – что к 2020 году не менее 70 % ребят должны быть вовлечены в систему дополнительного образования.

По словам докладчика, «очень важной основой следующего шага является и опыт целого ряда федеральных проектов в сфере высшего образования, которые появились еще в середине 2000-х. Один из них – проект «5-100», который действительно дает основания предполагать, что таргетированные и нормально финансируемые проекты дают результаты». Так, если в 2012 году в топ-100 мировых предметных и отраслевых рейтингов входил только МГУ им. М.В. Ломоносова, то за три года реализации проекта, к 2017 году, в первую сотню рейтингов прорвались еще 7 российских университетов-участников «5-100». Заметно увеличилось присутствие университетов «5-100» и в «топ-10 наиболее цитируемых статей» (Scopus, ОЭСР): если в 2013 году в эту категорию входили 703 публикации, то в 2016 – 1.976.

Людмила ОГОРОДОВА, заместитель министра образования и науки РФ: – Конечно, хотелось бы иметь для системы образования больший бюджет, больший объем доли ВВП. Но мы должны эффективно использовать и те средства, которые имеются у нас сегодня. Причем закон об образовании дает сегодня вузам немало полномочий для выстраивания разумной образовательной стратегии: и с точки зрения разработки содержания образования, и сетевого взаимодействия... Анализ рынков труда показывает, что лишь около 40% и менее выпускников, получивших дипломы экономистов и юристов, остаются у себя в регионе, остальные разъезжаются. В то время как доля выпускников технологических и инженерных направлений, которые трудоустраиваются на предприятиях региона, составляет более 60% (а по некоторым специальностям – до 80%). Исходя из этого, территориальные власти формируют такой заказ на контрольные цифры приема, чтобы в дальнейшем подготовленные молодые кадры оставались на данной территории и вносили вклад в экономику региона.

Резюмируя первую часть своего выступления, Исак Фрумин привел еще цифры. Скажем, если сравнить данные стран-лидеров с высоким охватом населения третичным образованием по показателю «ВВП на душу населения по паритету покупательной способности» (а он у нас самый низкий среди этой группы стран – 24.451 долларов, по сравнению, например, с США – 55.837 или с Великобританией – 41.325), то вывод таков: «Россия – небогатая, но образованная страна, у которой имеется очень сильный задел, фундамент для следующих шагов», – подытожил докладчик.

– Другими словами, мы сильно опережаем страны своей доходной группы, своей группы развития по уровню развития образования. И это наше ключевое преимущество, такой же ресурс, каким была нефть в течение последних пятнадцати лет, – поддержал докладчика ректор НИУ ВШЭ Я. Кузьминов.

​Исак ФРУМИН, научный руководитель Института образования НИУ ВШЭ: – С одной стороны, мы рассказали про прекрасную динамику наших лучших вузов «проекта 5-100». Но посмотрите, сегодня 11 российских вузов, которые вошли в первые «сотни» международных рейтингов, покрывают только четверть предметных направлений. Если мы сопоставим этот факт с данными нашего Института статистики экономики знаний о том, что мы участвуем пока только в 3% глобальных исследовательских фронтов, то это означает, что потенциал для генерации собственных инноваций у нас недостаточен.

Барьер бедности

Вопрос в том, как этот потенциал превратить в капитал. И здесь есть целый ряд системных проблем, которых далее докладчик коснулся подробно.

– Во-первых, сегодняшний уровень финансирования системы образования, с нашей точки зрения, не дает маневра для ее развития. По доле ВВП, идущей на образовательную отрасль, мы отстаем от всех стран, с которыми конкурируем, – отметил И. Фрумин.

Так, за период 2000-2014 годов ежегодные расходы по всем уровням образования в среднем по странам ОЭСР составляли 4,7 % ВВП. В России аналогичный показатель не дотянул до того же значения, даже будучи на своем максимальном пике, когда в 2011 году расходы на образование достигли примерно 4,5 % от ВВП. Но с 2013 года (в сопоставимых ценах с 2009-м) расходы консолидированного бюджета на образование в России вновь стали снижаться, достигнув в 2016 году значения 3,7 % от ВВП.

Еще одна российская особенность: даже в «тучные годы» увеличение бюджетных расходов – скажем, на высшую школу – вместо того, чтобы одновременно стимулировать и рост внебюджетных доходов вузов, напротив, снизило внебюджетную активность высшей школы. Так, если в 2009 году бюджетные средства в структуре доходов организаций высшего образования РФ составляли 54,7 %, то в 2014 году – 63 %. При этом за тот же период на четыре пункта (с 15,3 % до 11,5 %) в структуре доходов вузов уменьшились «средства организаций» и более чем на пять пунктов (с 28,7 % до 23,1 %) снизилась доля доходов вузов по статье «средства населения».

По замечанию И. Фрумина, пока у отечественной системы образования имеется определенный запас экономической устойчивости, накопленный за предыдущие годы. Однако уже просматриваются риски, и о них явно сигнализируют статистические данные по ряду позиций, в том числе социально чувствительных. Например, несмотря на объявленные государством меры по росту заработной платы, доля молодых педагогов (до 35 лет) в школе продолжает снижаться: в 2010 году она составляла 22,7 %, в 2016 году – 22,2 %. При этом за тот же период выросла доля педагогов пенсионного возраста с 18 % до 23,5 %.

– Хотя мы и видим рост качества абитуриентов в педагогических вузах, но переломить тренд снижения доли молодых педагогов в школе пока не удалось, – прокомментировал докладчик.

Также очень медленно снижается доля школ с обучением во вторую смену: в 2015 году она превышала 12,8 %, и даже выросло число школ, где занимаются в третью смену (в 2014 году – 0,09 %, в 2015 – 0,15 %). Причина очевидна: в последние годы количество детей выросло, а средств для интенсивного строительства новых школ регионы попросту не имеют.

«Тощие» и «тучные»

Общее недофинансирование отрасли отягчается еще одним серьезным фактором – существенным снижением эффективности «социальных лифтов». Об этой проблеме в российском экспертном сообществе говорят уже давно и много, и данные ЦСР еще раз наглядно ее иллюстрируют. Так, в России ожидаемые во взрослом возрасте доходы ребенка более чем на 50 % определяются доходами его родителей. Для сравнения: в Дании, Италии, Великобритании, Китае ожидаемые во взрослом возрасте доходы ребенка менее чем на 20 % определяются доходами его родителей.

Известно, что система образования – один из самых действенных институтов социальной мобильности, механизм преодоления «статуса неуспешности». Однако в России этот механизм оказался в столь же стагнирующем состоянии, поэтому отечественное образование стремительно сегментируется на секторы «тощих» и «тучных». А поскольку государственная образовательная политика, похоже, эту проблему фактически обходит стороной, то барьеры между сегментами пока только нарастают.

– По всем международным исследованиям мы видим увеличение в России так называемого «индекса сегрегации школ», который показывает концентрацию детей из определенного социально-экономического слоя в определенных школах. И вот эти зоны бедности, зоны низкой социальной мобильности чрезвычайно опасны для социального благополучия и устойчивости страны, – прокомментировал И. Фрумин.

Конечно, это является не только российской характеристикой. «Есть много стран, где неравенство образования выше, чем у нас», – заметил докладчик. Но если в большинстве стран ОЭСР школы, работающие с детьми из социально неблагополучных семей, получают повышенный на 25 % норматив, то у нас, напротив, показывающим низкие результаты образовательным организациям грозит финансовое «секвестирование». Та же ситуация продолжается на уровне высшей школы:

– Контрольные цифры приема и, соответственно, бюджетное финансирование получают в большей степени успешные, действительно хорошие без всяких кавычек вузы, а также вузы проблемных регионов (видимо, для решения их социальных вопросов, которые решать, безусловно, тоже надо), – отметил ректор Всероссийской академии внешней торговли Сергей Синельников-Мурылев, выступивший после презентации основного доклада. – Но в чем здесь проблема? Проблема заключается в следующем: если вуз слабый, то по конкурсу он не получает или получает минимум КЦП. А правильно ли это? На мой взгляд, совершенно неправильно. Если такой вуз готовит кадры, необходимые для экономики региона, то он должен получить бюджетное финансирование при условии его реструктуризации. Можно поменять руководство, можно подготовить и начать реализовывать программу развития, можно, наконец, найти способы привлечь студентов с помощью стипендий, предоставления мест в общежитии... Но если вуз нужен региону, разве можно давать ему мало денег? Это некий парадокс любого KPI: если KPI плохой, что делать? Отнимать деньги или давать их, чтобы вуз улучшал свою работу?

В результате испытывающие трудности образовательные организации в большинстве своем попадают в замкнутый круг: нигде еще снижение ресурсной базы не приводило к повышению качества и результативности работы. Соответственно, они падают еще больше.

В этом и заключается российская специфика современного образовательного неравенства – уровень различия в образовательных результатах детей из семей с разным социальным статусом у нас «на выходе» из школы не снижается, а растет. В итоге «система образования не снижает, а усиливает социальное неравенство» – такой вывод сделан в докладе ЦСР. Вывод подтверждают и данные по высшей школе. Так, доля студентов в ведущих российских университетах из 20 % наименее обеспеченных семей в пять раз ниже доли студентов из наиболее обеспеченных 20 % семей.

Качество:этюд в черно-белых тонах

Место, которое Россия будет занимать в миропорядке к 2035 году, определяется тем, что сегодня происходит в детских садах, школах, колледжах и университетах, – уверены разработчики «программы Кудрина».

– Есть очень простой подсчет: если ты хочешь узнать, что будет через двадцать лет, посмотри, кто сегодня приходит в детские сады, кто оканчивает начальную и старшую школу. Именно эти люди и будут определять качество человеческого капитала страны через искомый период, – продолжил И. Фрумин. – Целый ряд мер образовательной политики показал, что мы не «привязаны» к низким результатам некой непреодолимой силой и, применяя разумные меры, действительно способны повышать качество образования.

В высшей школе это сегодня демонстрирует уже упомянутая программа «5-100». В сфере общего образования пример результативности адресной политики в области качества дают итоги участия России в исследовании PISA, которое международным профессиональным сообществом рассматривается как ключевой индикатор качества подготовки будущего поколения. Так, если в 2006 году российские показатели PISA были существенно ниже средних по странам ОЭСР, то по итогам исследования 2015 года впервые российские школьники показали результаты (в частности, по чтению и математике) на уровне стран ОЭСР.

Впрочем, исследование PISA выявило и другие, довольно тревожные для России данные. В частности, четверть (или, по некоторым оценкам, до 28 %) выпускников общеобразовательной школы так и не достигают даже минимального уровня функциональной грамотности по одной из трех исследуемых PISA областей знаний (математике, чтению, естествознанию), и 8 %, то есть почти каждый десятый российский старшеклассник, не усваивает минимальный уровень во всех трех предметных областях. Это недопустимо много. Для сравнения: когда Польша десятилетие назад получила 20-процентную долю старшеклассников, не справившихся только с одной предметной областью, в системе школьного образования страны был предпринят ряд комплексных мер, и к сегодняшнему моменту этот уровень удалось снизить до 14 % (такие же результаты показывают, например, Корея или Венгрия). Но и это не предел, уверены поляки, ориентируясь на данные некоторых ведущих стран, где аналогичный показатель составляет менее 10 %. Кстати, как отметил И. Фрумин, в России тоже наметилась было тенденция на снижение уровня функциональной неграммотности, но в последние три года, увы, эта положительная динамика практически приостановилась. И все-таки и российский, и польский опыт подтверждают, что проблема низкого качества решаема, но при условии, по замечанию Я. Кузьминова, «серьезных инвестиции в образование со стороны общества».

– Не могу не сказать и о еще одной серьезнейшей проблеме, которая в последние годы практически не обсуждалась в профессиональном сообществе, – добавил И. Фрумин. – Мы ее коснулись в исследовании, которое сейчас завершаем. И результаты оказались очень тревожные. Речь идет о мотивации и интересе школьников к учебе. Если в начальной школе он еще имеется, то далее ситуация меняется к худшему. Например, на вопрос анкеты «Математика как предмет мне скорее нравится. Это мое» число утвердительных ответов в пятых-седьмых классах резко снижается, причем буквально от класса к классу. А ведь именно мотивированный учебный труд ребенка является основным ресурсом успеха. И нам кажется, что это важнейшая проблема, от которой напрямую зависит, будет ли наше общество пополняться людьми ответственными, инициативными и мотивированными.

От редакции добавим, что тему потери мотивации и интереса к учебе, причем как тему ключевую, затронул и предыдущий глава Минобрнауки РФ Д. Ливанов на международном форуме «Открытые инновации» осенью 2015 года. Тогда, несколько ошарашив организаторов, он отменил свою заранее подготовленную презентацию, заострив спонтанное выступление именно на этом вопросе. И ясных ответов не было даже у министра: «Мы можем подвести лошадь к воде, но не можем заставить ее напиться», – так через известный афоризм обрисовал он всю сложность проблемы.

«Эстафета» низких результатов

Теперь несколько слов о системе среднего профессионального образования. Статистика показывает значительный рост востребованности этого уровня профессио­нального образования: доля выпускников девятых классов общеобразовательной школы, которые поступают в техникумы и колледжи, выросла за последние годы с 25 % до 48 %. На первый взгляд, вот он, сбылся давно желаемый государством сценарий.

– Конечно, можно говорить, что наконец-то это случилось: образовательные приоритеты нашей молодежи поменялись, и она пошла в рабочий класс, – прокомментировал цифры ректор НИУ ВШЭ Я. Кузьминов. – Но посмотрите, что происходит далее: 83 % выпускников СПО все равно потом идут в вузы. Да, во многом на заочные программы, с перерывом на службу в армии, но все равно большая доля молодых людей не работает по полученной в ссузе специальности, предпочитая пойти за выс­шим образованием. На самом деле тут «ларчик» открывается просто: все поняли, что через колледж можно поступить в вуз, не сдавая ЕГЭ. Изменить ситуацию можно очень просто: достаточно ввести норму обязательной сдачи ЕГЭ для любого, кто намерен поступить в высшее учебное заведение, и тогда мы снова увидим сжатие доли поступающих в колледж выпускников школ до исходных 25-30 %.

То, что нередко ссузы рассматриваются молодым поколением не более как «промежуточный вариант» образовательной траектории, – это одна история. Есть и другой момент: вероятно, более проблематичный с точки зрения качества образования, и в итоге – качества человеческого капитала. Выше уже говорилось, что треть российских старшеклассников не достигает минимума знаний либо в одной, либо даже в нескольких предметных областях. Очевидно, что большая их часть далее поступает в систему СПО. Вновь повторимся, что это не исключительно российский «сюжет» – доля не освоивших ту или иную область знаний выпускников школ регистрируется во всех странах ОЭСР, и, конечно, часть их также идет в систему среднего профобразования. Однако дальше, увы, «сюжетные линии» расходятся.

– Например, в Финляндии именно для этой группы учащихся предусмотрены специальные поддерживающие программы, благодаря которым уровень функциональной неграмотности среди восемнадцатилетних снижается вдвое, – отметил И. Фрумин. – У нас, как показывают исследования, напротив, эта группа увеличивается.

Почему так происходит? Значительный рост поступающих в ссузы после девятого класса привел к тому, что сегодня, по данным ЦСР, уже 70 % студентов СПО, вместе с квалификацией, должны получить, как предписывает законодательство, и полный курс школьной программы. «Фактически система СПО превратилась в институт среднего общего образования», – резюмируют эксперты центра. Но ссузы к такой задаче и нагрузке оказались не слишком готовы – все-таки исторически они были «заточены» на приоритет профессиональной, а не общеобразовательной подготовки. В результате проблема низкой функциональной грамотности остается нерешенной как во время обучения в системе СПО, так и далее (вспомним цифру, что более 80 % выпускников СПО идут в вузы) – «перекочевывает» в высшую школу.

Заложниками этой ситуации оказываются не только вузы, но, главное, сами молодые люди, вступающие потом во взрослую жизнь – восполнить пробелы базовых знаний, умений, навыков в условиях сегодняшней, столь быстро меняющейся реальности оказывается очень непросто:

– Это тяжело сказывается на их дальнейших трудовых и карьерных возможностях. Как правило, эти люди образуют группу работников с низкой заработной платой, с очень тяжелой адаптацией к новым видам деятельности, с плохой обучаемостью, – резюмировал Я. Кузьминов.

Парадоксы российской образованности

Наконец, еще один ключевой вопрос, определяющий качество человеческого капитала, – участие в образовании взрослого населения. По словам И. Фрумина, в России этот уровень является «недопустимо низким». Так, по данным программы международной оценки компетенций взрослых (PIAAC), доля россиян в возрасте 25-64 лет, участвующих в формальном и неформальном образовании, составляет лишь 20 %. По этому показателю из 23 обследованных стран Российская Федерация занимает последнее место. В первую же «пятерку» входят Финляндия (66 %), Дания (66 %), Швеция (66 %), Норвегия (64 %), Нидерланды (64 %). Вслед за ними идут США – 59 %, Германия – 53 %, Эстония – 53 % (!). Среднее значение этого показателя по странам – 51 %. Для справки, уровень «ниже среднего» показали Словакия (33 %) и Польша (35 %). И, как видим, даже в этих далеко не самых крупных европейских постсоветских станах активность взрослого населения по обновлению своих компетенций выше российской в полтора раза.

– Это не удивительно, поскольку у нас непрерывное образование не является обязательным для продолжения трудовой деятельности в подавляющем числе секторов экономики. Поэтому ситуация здесь, с нашей точки зрения, становится критической, – прокомментировал докладчик.

Показательную иллюстрацию к теме образования взрослых привел и выступивший на сессии президент Московской школы управления «Сколково» Андрей Шаронов. В процессе общения с группой сотрудников крупной и довольно продвинутой российской компании выяснилось, что из 35 человек только 10 слышали о термине «lifelonglearning» – «обучение в течение всей жизни». Причем из них лишь двое спланировали определенную личную траекторию в этом направлении, то есть когда и что хотели бы изучить в дальнейшем.

– Справедливости ради надо сказать, – добавил А. Шаронов, – когда я задаю аналогичный вопрос студентам degreeprograms – дипломных программ, таких как, например, Executive MBA, – там эта цифра приближается к 80 %. То есть здесь люди уже осознанно воспринимают программу как часть их пожизненной профессиональной стратегии. Но, как правило, в обычной корпоративной среде уровень осознанного выстраивания подобной стратегии фантастически низкий.

Проблема усугубляется не только низкой в количественном отношении долей взрослых, участвующих в образовании.

– Результаты исследований грамотности взрослых показывают, что мы существенно отстаем от средних значений по странам ОЭСР и по показателю умения решать прикладные задачи в сложной технологической среде, – продолжил И. Фрумин. – И это довольно парадоксальная ситуация на фоне в целом очень высокой по мировым стандартам доли россиян с высшим и вообще третичным образованием. А дело в том, что тот уровень грамотности работающих, который еще несколько десятилетий назад считался вполне достаточным, сегодня таковым уже не является. Сегодня для эффективного выполнения своих профессиональных задач, да и просто чтобы человек мог жить в современном обществе, нужны новые компетенции: современная медицинская, правовая, технологическая, финансовая грамотность. Это так называемая «новая грамотность». Но эти компетенции в качестве обязательного элемента нашего образования попросту отсутствуют. Точнее, столь ключевые, крайне востребованные в современной экономике компетенции, как, например, «работа в команде», «коммуникация», «коллективное решение проблем» и так далее, – да, как-то учитываются или даже развиваются в рамках той или иной образовательной программы, но они все еще не стали целевой функцией ни школьного, ни высшего образования. И если опять же сравнить Россию со странами ОЭСР по показателям, характеризующим развитие деятельности – коллективной, проектной и прочей, – то тут мы отстаем в 3-4 раза от стран-лидеров.

Андрей ШАРОНОВ, президент Московской школы управления «Сколково»: – Мы фундаментально так и не решили проблему добросовестной конкуренции, меритократии в экономике России. Мы по-прежнему имеем очень много локальных закрытых рынков, где в одном сегменте могут сосуществовать компании, показывающие десятикратные значения в разнице производительности труда. То есть… если вы работаете в десять раз хуже своего соседа, но при этом выживаете, следовательно, у вас есть что-то такое, что не позволяет вашим клиентам перейти к более эффективному конкуренту… Естественно, в этой ситуации у вас возникают стимулы быть не лучше, а «ближе» – к государству, бюджету, госзаказу… и, желательно, без конкурса. И у вас не возникает фундаментальной потребности в том, чтобы становиться лучше, а значит, и обучаться. Почему обучаться? Потому что, если вы захотите стать лучше, эффективнее, то вы первым шагом упретесь в образование. Но пока это не является вопросом процветания или даже выживания компании. И пока мы экономическими методами не создадим более жесткую ситуацию в области конкуренции, не породим ни у компаний, ни у взрослых людей жизненную настоятельную потребность в третичном образовании, и в самой этой сфере тоже не будет никакого прогресса.

Любопытными данными о том, какие компетенции сегодня требуются компаниям, работающим на фронтире новой промышленной революции, поделился и президент МШУ «Сколково» А. Шаронов. В частности, эта тематика стала предметом исследования сколковским центром развития образования. В качестве источников для исследования использовались информационный ресурс LinkedIn, а также данные недавнего Давосского экономического форума, где тема новых компетенций была главной. Так, на основе сведений LinkedIn исследована компетентностная структура десяти наиболее востребованных работодателями специальностей. И во всех случаях речь идет о гибридных компетенциях: скажем, совокупности человеческого и машинного, искусственного интеллекта. Не менее красноречивой оказалась характеристика десяти наиболее востребованных компетенций по версии Давоса: эта «десятка» также компетенции «софт-скиллс» – все, что связано с межличностным взаимодействием, лидерством, умением вести сложные переговоры, овладением межкультурными компетенциями и прочим подобным.

– А теперь вопрос: насколько наши студенты или люди, приходящие на программы дополнительного образования в зрелом возрасте, не только получают такие компетенции в процессе обучения, а вообще знают об этой структуре потребностей? Или хотя бы получают какие-то первичные знания, чтобы начать развиваться в этом направлении? Между прочим, этот вопрос, на наш взгляд, для темы «новой грамотности» является не менее острым, требующим налаживания широкой тесной коммуникации экспертного профессионального сообщества со СМИ. Увы, государственная информационная политика сегодня нацелена на совсем другие задачи.

В заключение темы еще цифра. Вероятно, для нас довольно неожиданная, особенно в контексте недавно озвученной президентом инициативы по построению в России «цифровой экономики». Итак, по данным ЦСР, каждый третий работодатель отмечает недостаток базовой компьютерной грамотности у своих специалистов (например, в Великобритании на такую проблему указали менее 10 % работодателей). Это тоже один из отечественных парадоксов, поскольку, с одной стороны, наша страна является одним из мировых лидеров по доле студентов, обучающихся на инженерных и технических специальностях. С другой – возможности получать новые компетенции и знания в области техники и технологий абсолютно недостаточны.

– Доля школьных кружков технического направления составляет лишь 5,3 %. Это почти в 5 раз меньше доли кружков художественного направления (24,1 %), и в 4 раза меньше доли кружков спортивного направления (21,6 %), – привел данные ЦСР И. Фрумин. – Приблизительно такая же картина и в организациях дополнительного образования: направление «техническое творчество» здесь занимает долю 5,7 %, сильно уступая и «спортивному» направлению (его доля – 28,9 %), и направлению «художественное творчество» (37,3 %).

Вероятно, такая статистика в какой-то мере может пояснить, почему предметы «Технология» и «Информатика» – которые, по идее, должны закладывать базу для той самой «технологической грамотности» – у нынешних школьников входят в «тройку» наименее популярных предметов.

​Сергей СИНЕЛЬНИКОВ-МУРЫЛЕВ, ректор Всероссийской академии внешней торговли: – Мы неоднократно слышали, что не надо готовить экономистов и юристов, что надо готовить инженеров. Но если посмотреть на структуру подготовки кадров в бакалавриате развитых стран и соотнести ее со структурой подготовки в России, то выясняется, что у нас явно меньше готовится специалистов по гуманитарным направлениям и наукам, примерно столько же – экономистов и менеджеров и опять сильное отставание в подготовке кадров по естественным наукам. Мы научных специальностей готовим меньше, и эта проблема почему-то почти не обсуждается.

«Что делать?»: варианты ответов

Как отметил И. Фрумин перед началом своего выступления, работа над образовательным направлением «программы Кудрина» будет продолжена, цель же представленного доклада – обозначение основных вызовов для образования, как они видятся рабочей группой ЦСР, а также желание услышать ответные предложения и оценки коллег. В итоге двухчасовой дискуссии прозвучало немало рекомендаций, изложим некоторые из них тезисно.

Так, помощник президента РФ Андрей Фурсенко, говоря о принципах финансирования образования, предложил в первую очередь определиться с приоритетами. При этом он сослался на опыт национального проекта «Образование»:

– Мы тогда спорили, в том числе с профсоюзами: подтягивать тех, кто отстает, или сделать ставку на сильных? Потому что и на то, и на другое денег не хватало. И было принято тяжелое решение – делать ставку на сильных. Правильное ли оно было? Мне кажется, скорее правильное. И я хочу сказать, что сегодня мы вновь должны найти «точки прорыва» и принять это решение еще раз.

Ректор НИУ ВШЭ Ярослав Кузьминов увязывает прирост финансирования высшей школы с обязательным параллельным выращиванием научно-педагогических кадров, со способностью университета создавать сильный коллектив преподавателей-исследователей, поскольку «вуз без исследований и без науки – очень странное сооружение». В то же время он предложил Минобрнауки РФ создать «кризисный фонд» для «поддер­жки и обеспечения перелома в развитии слабых вузов», которые, допустим, несут определенную миссию подготовки кадров для региональной экономики.

Идею укрепления региональных вузов – например, через налаживание сотрудничества со столичными университетами и в области науки, и в области образования – поддержал и ректор Всероссийской академии внешней торговли Сергей Синельников-Мурылев. Также, полагает ректор, требуют серьезного совершенствования процедуры лицензирования и государст­венной аккредитации, которые, по его мнению, сегодня совершенно формальны и не отражают реального качества образования:

– Возможно, процедура государственной аккредитации должна быть связана с репутацией тех экспертов, которые ее проводят. Соответственно, должны быть созданы некие комиссии, в которых люди отвечают своим именем за то, что этот вуз получает аккредитацию.

Какие имеются источники для решения проблемы низких образовательных результатов школьников и в целом сокращения столь пока значительного в России сектора хронической образовательной неуспешности? По мнению экспертов ЦСР серьезный резерв имеется в развитии системы раннего развития детей:

– И вот тут приходится признать, что при колоссальном рывке в дошкольном образовании у нас сохраняется очень высокий спрос на услуги дошкольного образования до трех лет, – отметил И. Фрумин.

Андрей ФУРСЕНКО, помощник Президента РФ: – Мы можем сколько угодно говорить, что не хватает ресурсов, а их действительно не хватает, это правда: мы недофинансируем систему образования. Но если мы выделяем приоритеты, то шансов привлечь на эти приоритеты дополнительно к общему объему финансирования гораздо больше. Имея некоторый опыт работы и с Минфином, и с Минэкономразвития, и с руководством страны, я могу сказать, что на это шансы есть. А если объяснять, что все недофинансировано и потому надо на все увеличить, тут шансов меньше. Это не значит, что денег не хотят давать на образование. Будут давать, но при этом будут вам говорить: «Денег не хватает всем». Мы должны сейчас взять на себя ответственность и сделать предложение, очень непопулярное и чреватое для того, кто это предложит… сказать – мы должны вот этих, этих и этих «перевести во вторую очередь». Потому что если мы никого не переведем во вторую очередь, значит, не будет и первой очереди. А если не будет ее – тех самых «точек прорыва», то не будет вообще ничего.

Тему продолжил директор Центра образования «Царицыно» (№548) г. Москвы Ефим Рачевский:

– Ресурс, который надо срочно использовать, – создание единой образовательной программы для детей с трех и, как минимум, до десяти лет. Вот тогда в этом промежутке времени можно сделать что-то позитивное. Не зря этот период взросления называется «keystage» – «ключевой этап», и если не успеем в этом возрасте, то потом не успеем уже совершенно точно. Но, в связи с этими новыми вводными, жизнь потребует и новых учительских компетенций.

Кстати, свои предложения в области образования Центр стратегических разработок представил для обсуждения и в профильное федеральное министерство. Пожелания ведомства в адрес разработчиков программы озвучила на сессии заместитель министра образования и науки РФ Людмила Огородова. В частности, управленцев интересуют, какие конкретные механизмы (нормативного регулирования, налогового изменения законодательства и прочие) можно задействовать для эффективного сопряжения системы образования с ее внешними стейкхолдерами; через какие модели софинансирования можно привлечь реальный сектор экономики к подготовке высокотехнологичных кадров. Стоит задача комплексной оценки итогов передачи системы СПО на региональный уровень, а также дальнейшего развития региональных комплексов профессионального образования. В данном случае министерст­во также заинтересовано в предложениях экспертного сообщества.

В заключительном слове ведущий сессии Я. Кузьминов привел еще одни любопытные данные, полученные по итогам социологического исследования в декабре 2016 года:

​Исаак КАЛИНА, руководитель Департамента образования г. Москвы: – Мне кажется, что мы сверху перегружаем школы готовыми решениями. И тем самым «выписываем индульгенции» за результаты. Логика тут простая: вы так велели делать, вы за результаты и отвечаете. Поэтому, на мой взгляд, главное – поставить перед школами четкие задачи, важные городу и городскому сообществу… И конечно же, кроме четкой постановки задач, нужно очень объективное – а для меня слово «объективное» абсолютно тождественно слову «независимое» от нас, чиновников, – подведение итогов реализации этих задач. Сегодня от московского департамента не зависят очень важные параметры жизни школы: не зависит финансирование, место в рейтинге, не зависит аттестация директора и не зависит его зарплата. И вот в этой независимости от департамента и «сгорели индульгенции» московских школ на отсутствие результатов. Главными управленческими механизмами было выбрано равное финансирование каждого ученика, независимо от того, в какой школе он учится (и только инвалиды имеют повышающий коэффициент), и рейтинг вклада школ в массовое качественное образование москвичей. И для меня самое важное сегодня не то, что московские школьники стали намного больше дипломов получать, а, например, что это школьники из 214 школ Моск­вы, а не 74-х, как было раньше.

Результаты такие: у нас резко возросла готовность россиян платить за образование. Резко – это даже не то слово. На сегодняшний день 31 % граждан высказал готовность платить 5 % своего дохода за то, чтобы они сами или их дети получали качественное образование. Еще 10 % опрошенных готовы платить 15 % дохода, чтобы их дети получили самое лучшее образование, которое для них за эти деньги будет доступно. То есть общая цифра, 41 %, за последние годы выросла в два раза, и это показатель совершенно фантастический. Могу сказать, что аналогичную позицию по поводу здравоохранения высказало только 20 % граждан.

Марина БРЫЛЯКОВА.

В материале использованы рисунки из представленной на сессии аналитической презентации И. Фрумина. Подробнее